А как угомонился, припал к следу с навозной водою и давай губу мочить. Да вот беда – не просачивается ни грана. И рот не разлепляется. Как будто и не было его.
Задумался странник, да в тот же момент и смекнул…
Проявив находчивость, начал копыто в навозную воду макать да губу срединную растирать. Словно манекенщица перед зеркалом, только вместо помады копыто. Но эффект все равно тот же. Губа красная-красная.
Тут мимо проезжал царь-варвар со своей свитой. Все верхом на козлах горных. Увидели странника, окружили кольцом. Царь-варвар секиру каменную достал, над головою занес, еще чуть-чуть и стукнет…
А потом как копыто в руках скитальца увидел, так и обомлел. Секиру из камня на козла уронил, а сам пал ниц перед странником.
Варвары мигом спешились, дружно взялись за руки и начали водить хоровод вокруг царя со скитальцем. Козлы тоже начали свой хоровод вести по наружной дуге, только в обратную сторону.
Варварский хор складно запел фальцетом. Пение их напоминало песни херувимов.
Царь-варвар поднялся с колен, медленно вытирая горячие мужские слезы с пухлых щёк. Приблизился к страннику, и очень бережно взял копыто из его рук.
Значительно посмотрев на своих соплеменников, царь под одобрительные возгласы толпы водрузил корону из копыта на чело скитальца. После чего зачерпнул щепоть навозной воды и окропил нового варварского императора сторицей.
Так скиталец стал великим правителем.
А на горе, что служила ему и домом и памятником и курганом для его костей, безымянный дикарь-ваятель оставил скрижаль написанную рунами.
И было на той скрижали начертано следующее:
И стар и млад что в этом миреСошли при жизни за людейПо смерти потеряли имяИ погрузились в мир теней.
Но только кажется едва лиЧто мы, почив, уходим в ночьНа деле же тела оставивВыходим из утробы прочь.
И снова, заново, опятьМы видим мир как в первый разХолопы, князи, королиРолей для нас тут про запас.
Страдаем и ликуем мыНадежд сей океан глубокСо дна до самой высоты…И вспять прилив нас тянет в срок.
Ты мог искать дверной проемЧто в этот мир тебя привелНо вход с другой лишь стороныБыть может Кем-то отворен.
И этот Кто-то нам знаком.Остатки памяти из крох,Собрав с последних сил в кулак,Понять мы можем – это Бог.
Он бесконечен, неделим.В Себя включая всё и вся,Он Личность и для всех единИмен Ему уж счесть нельзя.
Он ближе всех и так далекЧто бесконечность – это фарсНо стоит вспомнить нам о НемОн сразу рядом, здесь, сейчас.
Забыв о Нем, стремимся вновьРасти и шириться в мируПитаем «чистую любовь»Ко всем, но только ни к Нему.
Но ждет века наш вечный Друг…Сеанс спектакля «Жизнь» продлен!Он за кулисами, а насЗовет играть на бис роддом.
Ты скажешь мне:«Иди к чертям!Не верю в Бога, в душу я!»Но нет сил спорить…Смысл в том —Всегда есть выбор у тебя.
Весть
– Проиграли! Царя-батюшку проиграли! В картишки! В дурочка подкидного! На ярмарке! – кричал гонец.
– Тише, тише. Рассказывай все по порядку, – сказал царский советник.
– На ярмарке, что у дощатой площади, бондарь с наперсточником в дурочка резались. Бондарь ставил бочку, а наперсточник индюка, и бондарь выиграл. Потом наперсточник поставил сапоги с подбитыми подошвами, и бондарь снова выиграл.
– И?
– Право государь, зуб даю, наперсточник жулил все это время, ой жулил! Заманивал он бондаря в сети свои паучьи! Голову боченочному мастеру задурил.
– Дальше-то что было?
– Наперсточник поставил самовар. Говорит: «Дай отыграться», а сам лыбу давит.
– И что, отыгрался?
– Ага, еще как! Сначала сапоги с подбитыми подошвами отыграл, потом индюка, а потом и бочечку бондарскую в собственность заимел.
– Так, а бондарь что?
– В азарт впал старый дурень! Поставил еще одну бочку, а потом еще одну, и еще! Так одну за другой все бочки и проиграл!
– Остановился?
– Куда там! Потом инструменты проиграл и мастерскую, дом, чулан, сарай и кладовую!
– Жену с детьми тоже проиграл?
– К счастью жены и детей – у него их нет! Но к горю нашему этот дурила поставил на кон Царя! И проиграл!
– Как это так? Где ж это видано в карты на Царя ставить? И можно ль его проиграть? Законом нашим это недопустимо.
– Скакал как мог, пуще ветра, коня загнал, только чтоб Вам наперед сию весть сообщить! Наперсточник уж сюда идет, выигрыш забирать. Прячьте Царя! Прячьте Государя, говорю я Вам!
– Не стоит так беспокоиться… – продолжал советник.
– Что здесь происходит? – спросил Царь. Он только что вошел в тронную залу, на нем был белоснежный мундир с золотыми погонами, красные и синие ордена свисали с груди, на лице росла черная подстриженная борода, а на голове красовалась корона, инкрустированная алмазами.
Гонец упал в поклон до земли, а советник откланялся в пояс.
Государь поднял гонца с колен:
– Сударь мой дорогой, хватит Вам чело о ступени марать. Говорите с чем пришли, с просьбой ли, с сетованием?
– С вестью горемычной явился я! – ответил гонец.
– Государь, не слушайте его, сущий пустяк, а не проблема, – вставил слово советник, но Государь его перебил поднятиям руки, что означало «помолчи, пожалуйста, дай выслушать». Советник понимал царские знаки с пол-оборота, а потому замолчал.
– Продолжайте, – сказал Царь гонцу.
– Ох, Царь-батюшка, уж не знаю как Вам и сказать, но и томить не стану… Проиграли Вас в карты на ярмарке.
– Меня? В карты? – засмеялся Царь, – А на что играли-то хоть?
– На самовар.
Царь стал очень серьезен:
– На самовар? Ты уверен?
– Да, Царь-батюшка, уверен! Сам с него настойки чабреца испил!
– Что такое, Государь? Все в порядке? – спросил советник.
– Нет, не в порядке, – ответил Царь, сел на ступени, ведущие к трону, снял корону и схватился за голову.
– В чем же дело? – сказал советник.
– Дело минувших дней, – сказал Царь, – …был один парень молодой, бочки делал, бондарь местный. И когда революционеры замок взяли, мне деваться было некуда, помнишь?
– Да, Вы сбежали.
– Не просто сбежал, мне бондарь тот помог. Вывез меня из крепости в бочке с пшеном. Выкатил на дощатую площадь и возле литейной кузницы поставил. И сидел я там в бочке два месяца. Пшено быстро кончилось, да и непригодным оно было для еды, ибо испражнялся я в него день и ночь, и зарывал все это поглубже, чтобы не пахло, но пахло все равно скверно.
– Вы об этом не рассказывали, Государь! Я думал, Вы все это время собирали полк для наступления на революционное ополчение, – сказал советник.
– Нет, я соврал, чтобы меня не засмеяли. Полк мой брат Григорий собрал, а сам я в бочке у кузни под себя ходил, да в пшено закапывал.
– Как же Вы выжили, Государь?! – спросил гонец.
– Молил бондаря о еде и питье. Он мне и помог. Дал мне самовар, а в самоваре была каша перловая. Вот так я целых два месяца из самовара перловую кашу и сосал, под себя ходил, в пшено зарывал. А когда брат мой Григорий с первым гусарским полком столицу отбил – я и вылез.
– Вот-вот, Царь-батюшка! Этот самый бондарь Вас сегодня и проиграл. Против самовара ставил! – крикнул гонец.
– Да, я это сразу понял, когда Вы, сударь, про самовар упомянули. Дело в том, что когда я в бочке сидел – самовар весь погнул, а когда вылез, бондарь новый затребовал. У меня при себе самовара не было, и тогда бондарь мне сказал: «Коли самовар я на твою жизнь обменял, то теперь твоя жизнь мне принадлежит, купил я её, и цена ей красная – самовар, кому захочу, тому продам. Клянись, что так оно и есть, а иначе прокляну, на чем свет стоит!»… я и поклялся.
– Батюшки! – вскричал гонец.
– Дак неужели Вы жизнь свою выкупить не пытались у бондаря? За все эти годы-то? – спросил советник.
– Пытался, – ответил Царь, – целый обоз самоваров ему отправил – он ни в какую! Трюм корабля самоварами из Белого Устюга набил и ему предлагал, уже в порту разгружали, а он нос все воротил, да приговаривал: «Грех с таким козырем расставаться раньше времени, жизнь твоя – моя, и стоит она один вшивый самовар, захочу – на лапти обменяю».
Тут двери зала открылись, и вошел веселый наперсточник с понурым бондарем под ручку.
